Где был Бог во время Холокоста?

Wednesday, January 27, 2016

Где был Бог во время Холокоста?

Заметка полностью.

Одна из самых сложных и неоднозначных тем в иудаизме — это вопрос о роли Бога в том, что произошло с еврейским народом в период Шоа. Часть евреев отказалась верить в Творца, который позволил трагедии случится, другие, напротив, только укрепили свою веру во Всевышнего.

К Международному дню памяти жертв Холокоста редакция jewishnews.com.ua задала вопрос «Где был Бог во время Холокоста?» трем религиозным мыслителям.

Пинхас Полонский

Прежде всего надо отметить, что вопрос является правильным: иудаизм учит, что Бог не только сотворил мир, но и постоянно участвует в нашей жизни, направляя ход истории.

Ниже есть продолжение.

Вторым важным шагом является признание того, что сегодня у нас нет ответа на этот вопрос. Любая попытка анализа таких событий в понятиях «преступление и наказание» — представляется недостойной и аморальной, и уже поэтому неверной. Но отсутствие ответа не означает, что вопрос задан неправильно - это только значит, что до ответа мы еще не добрались.

Для понимания любой проблемы мы должны рассматривать ее не локально, саму по себе — а глобально, в исторической перспективе. А перейдя к такой перспективе, мы увидим что Катастрофа Второй мировой войны не является единственной в еврейской истории, она является лишь одной из постигших народ Израиля Катастроф. Разрушение Первого Храма (6 в. до н.э.) и Второго Храма (1 в. н.э.), а также поражение восстания Бар Кохбы (2 в н.э.) были никак не меньшими катастрофами, чем Вторая Мировая война. Во время каждой из этих катастроф погибло до трети еврейского народа, и, кроме того, было разрушено еврейское государство, и евреи были изгнаны из своей страны. Поэтому прежде чем спрашивать «Где был Бог во время Катастрофы» - надо спросить «Где был Бог во время разрушения Первого Храма и еврейского государства того времени» и аналогично про Второй Храм и гибель сотен тысяч при подавлении восстания Бар-Кохбы. Кстати, если бы в связи с происходившими в древности Катастрофами евреи потеряли веру в Божественное провидение, то на сегодняшний день еврейский народ не существовал бы, и вопрос задавать было бы некому.

Мне кажется, что вопрос «Где был Бог?» надо оставить следующим поколениям (и, кстати, для них Катастрофа будет восприниматься как составная часть процесса возвращения евреев в Эрец-Исраэль и создания Государства Израиля). А мы вместо вопроса «Где был Бог?» давайте зададим вопрос «Где были мы?» Почему евреи в 1919 г, сразу с начала Британского мандата, не бросились миллионами создавать Еврейское государство в Палестине? (тогда сионистское движение поддерживали только примерно 15% от еврейского народа, а после Катастрофы - 95%). Почему мы упустили тот исторический шанс? (а ведь если бы мы в 1920-х годах создали государство, то европейским евреям было бы куда уехать и катастрофа, по крайней мере в таких масштабах, не произошла бы).

Поэтому правильным ответом на случившееся является не объяснение, а действие. Религиозный вопрос к Катастрофе должен быть сформулирован не словами «как объяснить...?», но словами: «Что Бог от меня хочет в связи с Катастрофой? Что мы должны сделать сейчас для продвижения Израиля?». Именно действие и будет ответом.

Ишайя Гиссер

Мы не в состоянии честно рассуждать на эту тему. И это так по двум причинам: первая из них в том, что эта тема слишком близка к нам по времени, поэтому это личная проблема для каждого из нас.

Я родился в 1961 году, и лишь совсем недавно ко мне пришло понимание, что это было всего через шестнадцать лет после конца Мировой войны. Что такое шестнадцать лет назад? Совсем ничего. Это означает, что я родился в семье, в которой мне не давали оставить что-то на тарелке, потому что раньше был голод. Мне рассказывали, что дома были скандалы на тему того, делать ли мне обрезание. В качестве аргумента выдвигали то, что «наших» обнаруживали по обрезанию и уничтожали. То есть в подсознании родители знали, что «они» снова могут прийти, все может вернуться, и опять начнут проверять, кто обрезанный, а кто нет.

История войны еще живая. И для меня это личная проблема, у меня дедушки не вернулись с фронта, и я выращен на рассказах об эвакуации. На разных историях, например о том, как моего пятилетнего отца с его братом в четыре часа дня хозяйка дома, в который их распределили в эвакуации, в Сталинграде, загоняла в сарай и кричала: «Вы, жиды, будете лежать и спать!». Хотя был еще светлый день, они были детьми и им хотелось играть и быть на свежем воздухе. Я на этом вырос…

У меня сильное эмоциональное отношение к тому, что произошло тогда. В Мишне, да и в Шульхан Арухе сказано, что человека нельзя утешать, пока тело его покойного лежит перед ним. Это очень важное положение. Ты можешь говорить умные вещи, правильные и важные, но пока покойник лежит перед тобой – это неуместно. Неуместно. Слишком близко, слишком больно и слишком явно. Как говорила моя бабушка в таких случаях, «бесер швайгн» - лучше заткнуться. Даже когда мы переводим тему Холокоста на уровень академического обсуждения, для меня это все еще слишком больно.

Мы можем поговорить об Уманской резне, когда гайдамаки вырезали евреев. Ведь это то же самое, ведь масштаб не меняет явления. Когда люди говорят о Холокосте, они впечатляются этой чудовищной гекатомбой, безумным количеством убитых людей. А разрушение Храма? А резня во времена восстания Бар-Кохбы? А ведь в относительных цифрах, тогда уничтожили больше евреев, чем во времена Катастрофы. Рассуждать о Катастрофе можно только говоря о наличии в этом мире бесчеловечности, жестокости и звериной ненависти. Обратите внимание, никто из тех, кто говорит о Катастрофе, не хватается за голову и не спрашивает: «Господи, а как можно было пережить падение Храма?». Как-то справились, пережили и пошли вперед. Никто по этому поводу атеистом не стал.

Живая рана требует иного отношения, поэтому я не хочу рассуждать на эту тему. Говорить с людьми, предъявлять им умные рассуждения, – цинично в каком-то смысле. Повторюсь, это как утешение человека, перед которым лежит его покойник, если это так. А если этот покойник не его, то мне с ним тем более не интересно разговаривать. Евреи – это семья, а иудаизм – семейная религия. Те люди, которые не чувствуют себя задетыми бедами семьи, те, для кого это безразлично, не очень интересны мне, уж простите. Это некий принципиальный подход. Я для себя, как религиозный человек, должен искать и находить какие-то объяснения, но Бог не нуждается в оправданиях. Хозяин этого мира не нуждается в оправданиях, но нуждается в осмыслении. В осмыслении для себя, а не для того, чтобы защитить Бога от нападок или иудаизм от посягательств.

И вторая причина: человек, переживший личную или национальную трагедию, должен сам осмыслить это для себя и сделать некие выводы. Могу сказать совершенно конкретно, у меня в жизни был такой эпизод. Меня попросили сопровождать группу из трех сотен мальчиков и девочек из стран бывшего Союза, которых привезли в Освенцим. Я помню свои ощущения, когда я стоял за взорванным крематорием, возле ямы, в которую сбрасывали пепел. Пепел примерно шести сотен тысяч евреев, это самая большая еврейская могила мира. И я стоял над этой ямой и думал о том, что большинство тех, кто лежит в ней, были гораздо лучше меня. Грамотнее, праведнее, умнее… И они там лежат. И после этого произошли странные изменения сознания. У меня уменьшились претензии. Я вдруг понял, насколько ко мне добры, если Всевышний дает возможность такому как я жить, как я живу.

Там была одна женщина, одна из узниц из концлагеря, прибывших туда с эшелоном религиозных девочек из Будапешта. Немцы в один день блокировали все еврейские школы Будапешта, забрали всех девочек и отправили их в Аушвиц. Я имел честь переводить эту женщину для всех этих ребят, у меня была возможность с ней пообщаться. Я у нее спросил: «Госпожа Блох, скажите, как религиозный человек, что происходило в сознании, когда вы видели весь этот кошмар вокруг себя?». И она мне ответила совершенно гениальную фразу: «Здесь верующие укреплялись в вере, а неверующие в своем неверии».

Элиэзер Шаргородский

Где был Бог во время Катастрофы? Вопрос – ловушка.

Относительно Всевышнего, как не отвечай, выходит, то ли жестокость (если видел, но не вмешался), то ли беспомощность (если видел, но вмешаться не мог), то ли безразличие (если просто скрылся). Так или иначе, с точки зрения человеческой логики, в такого Бога верить, – грех. Ну вот и получается – собственноручно вручаем Гитлеру посмертную победу, – по словам еврейского философа Эмиля Факенхайма. Он не только убил 6 миллионов, но и в оставшихся истребил веру во Всевышнего, то есть убил то главное, чем жил народ все время своего существования.

Ловушка в квадрате!

А вот если задать вопрос иначе: где, во время Катастрофы, был Человек? Вопрос, хоть и не простой, но не ловушка. Потому что, в отличие от первого, ответ на него есть. Человек точно был жесток (немцы и полицаи многих народов), ему точно было безразлично (союзники, которые могли спасать и не спасали) и он точно был беспомощен (евреи). Продолжать после этого верить в Человека – грех! Опять, выходит, вручаем посмертную победу Гитлеру, по словам того же философа.

Что же делать? Не скрываться ни от еврейской, ни от человеческой ответственности. Чтобы потом не обвинять Бога в последствиях. Бог за Себя постоит, а что будет со мной?! Поэтому, даже в не-еврейский день Катастрофы (27.01), стоит задуматься и задать себе вопрос: что я, как человек и еврей, должен понять и сделать для того, чтобы наш мир и человек в нем стал чуть менее Шоа-способным? Как сделать так, чтобы присутствие Бога ощущалось в этом мире и в Человеке? На этот вопрос ответить чуть проще…