Михаил Зайцев. Яша. Часть II. Ящер.

Форматирование в основном сохранено.
С разрежения автора, выкладывая его книгу.


Михаил Зайцев. Яша. Часть I. Хасид.
Михаил Зайцев. Яша. Часть II. Ящер.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IIIa. Дракон.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IIIb. Дракон.
Михаил Зайцев. Яша. Часть IV. Идущий по Следу.
Михаил Зайцев. Яша. Послесловие.
Мои впечатления о книге "Яша" Михаила Зайцева.

Профессор Зульцман – 8 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– Ты зачем аллигатора в дом притащил? – сурово начала Орли.
– Яша – не аллигатор.
– А кто же он?
– Ну, дорогая, ты же сама все видела.
– За годы жизни с тобой, мой милый волшебник, я уже многое видела.
– Но ведь я объяснял уже, – начал я в десятый раз. – Его прежний, человеческий облик был искусственно создан. Поддержание того облика требовало постоянных затрат энергии. Я, обнаружив потоки энергии, попытался в ходе эксперимента эти потоки заблокировать, изолировав Яшу от всех внешних источников энергии. В результате он и приобрел свой нынешний, видимо, оригинальный, облик. Причем, перемены оказались необратимыми. Очевидно, поддержание искусственного облика происходило автоматически, но его воссоздание требует вмешательства.
– Чьего вмешательства?
– Того, кто создал его человеческий облик.
– А, может, это он сам.
– Может. Но вряд ли.

Ниже есть продолжение.

– Выходит, он вроде как зачарованный принц?
– Тогда уж наоборот: зачарованный аллигатор.
– Так значит, все-таки аллигатор!
– Да, нет же!
– А кто же он?
– Не знаю. Но для крокодила он маловат.
– Крокодилы разные бывают. Да и какая разница. Крокодил, варан, ящерица ... Зачем надо было его в дом тащить? Ты на зубы его посмотри! Что, если он детей покусает?
– Яша – разумное существо. Он не станет никого кусать.
– Ха, разумное! Даже если бы я поверила в весь этот бред, так ведь, говорят, он и человеком-то был ненормальным. Так что, считай, что ты меня успокоил – это не крокодил, а просто сумасшедший мутант с зубами, когтями и в чешуе. Уж лучше бы он был ящером.
– Вид у него действительно странный. Даже для ящера. Но я уже связался с одним человеком, который может дать профессиональную консультацию.
– Я, конечно, не профессионал, зато могу дать консультацию бесплатно: "Если нечто ползает, как ящерица, и шипит, как ящерица, то это ящерица".* [переиначенная еврейская пословица, гласящая: "Если нечто ходит, как утка, и крякает, как утка, то это утка"]

Как спорить с женщиной? Недаром все истинные ученые были холостяками.
И тут дверь в кабинет распахнулась, и ко мне подоспела нежданная подмога в лице моего запыхавшегося одиннадцатилетнего сынишки Орена.
– Папа, можно Яша будет спать в моей комнате?
– Ни за что! – Орли заняла круговую оборону.
– Ну, мам! Я обещал ему почитать про Гекльберри Финна.

– Значит, так, – я перешел в решительное контрнаступление с заходом во фланг. – Спать Яша будет в комнате наверху. А почитаешь ты ему завтра, после школы.
– Но наверху еще не достроено и нет мебели.
– Стены и окна есть. Мебель ему не нужна. И на кровать ему забираться тяжело с его короткими лапками. Попросишь у Томера, чтоб принес наверх старый большой матрац. А мама выдаст постельное белье, – и, игнорируя возмущенную мимику жены, я поспешил завершить разгром. – А когда ночи станут прохладнее, включим камин. Его труба как раз проходит через комнату наверху.


Доктор Оренбурски – 13 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


Вообще-то, я не люблю частные визиты. Мне часто приходится слышать о каких-то "особенных" рептилиях или их останках, найденных всякими любителями фауны. Как правило, все это совершенно банальные ошибки или чьи-то фальсификации. Да еще тащиться в такую даль!

На счет "дали" – это я уже избаловался в Израиле. В Союзе мне не казалось странным регулярно мотаться в пассажирских поездах, на грузовиках и даже телегах от Якутии до Казахстана. А нынче, уютно устроившись в своей лаборатории при террариуме в рамат-ганском "Сафари", я уже ленюсь проехаться часок-другой в личной "Мазде" по хорошему шоссе. К тому же, мне обещали заплатить и за проезд, и за консультацию.

Профессор Зульцман оказался человеком примерно моих лет и, как зачастую водится у израильтян, вел разговор в таком стиле, как будто мы с ним были давними приятелями.

– Смотри, Алекс, случай у нас довольно необычный. Мне бы не хотелось огласки и официальных исследований. Можешь считать это частным заказом. Разумеется, с соответствующей оплатой. Хотя, если ты действительно такой спец по рептилиям, как мне тебя рекомендовали, то, думаю, что деньги для тебя не главное.
– Я полагаю, мы вполне сможем договориться, э-э-э ... Ави* [уменьшительное от имени Авраам (Абрам)]. Однако хотелось бы все же посмотреть на твое "чудище".

Вслед за профессором я вышел из его кабинета и был препровожден в какое-то необустроенное помещение получердачного типа. Единственным предметом мебели в этой комнате оказалась вполне приличная и даже застеленная лежанка, на которой действительно разлеглось некое пресмыкающееся. Мало того, что животное лежало на застеленной кровати, оно еще и было закутано в простыню на манер древнеримской тоги – так, что наружу выступали лишь голова и лапы. К тому же, перед его мордой лежал раскрытый журнал, что создавало нелепое впечатление, будто рептилия была оторвана нашим вторжением от чтения.
– Как его зовут? – поинтересовался я.
– Мы называем его Яшей.

Что ж, подходящее имя для ящера. С животными, как и с детьми, очень важно сперва наладить контакт. Поэтому, приблизившись, я позвал его по имени. Большинство пресмыкающихся имеет ужасный слух. Однако этот экземпляр, похоже, прекрасно слышал. Я легонько погладил его по спине, стянул покрывало (к явному неудовольствию Яши) и осторожно приступил к первичному осмотру.

То, что экземпляр действительно уникален, мне стало ясно, как только я вошел в комнату. Достаточно сказать, что я не смог определить его вид! Но даже самый поверхностный осмотр привел меня в такое нервное возбуждение, что хозяин дома не мог этого не заметить.
– Что-то не так, Алекс?
– Все не так! Все! Черт возьми, откуда у тебя это животное?
– Это долгая история. А в чем дело?
– Оно не рептилия. Оно вообще не относится ни к одному из известных современной науке классов!
– Так уж сразу?
– Да уж, можешь не сомневаться. Начнем с того, что оно теплокровное. Кстати, странно, что оно так медленно двигается. Есть теория о том, что теплокровное пресмыкающееся могло бы обладать совершенной нервной системой.
– Яша болен. И это одна из причин, по которой мне понадобилась твоя помощь.
– Болен? Поэтому ты закутал его в тряпки?
– И поэтому тоже. А что еще в нем необычного?
– Его зубы совершенно не похожи на примитивные зубы пресмыкающихся. Они, скорее, характерны для высокоразвитого млекопитающего хищника.
– Ну и что? Ведь существуют же такие переходные от пресмыкающихся к млекопитающим виды, как австралийский утконос.
– Да. Но тут слишком много всего. Вот его голова, например. Видишь, какое строение черепа?
– А что в нем такого?
– Ну, как же! У него лобная и затылочная части по общему объему превосходят лицевую часть. Не понимаешь? У него слишком много мозгов! Такие пропорции бывают только у приматов.

К моему разочарованию, на Ави эта новость особого впечатления не произвела. И тогда я указал ему на спину "ящера".
– Видишь вот эти два нароста по бокам? Знаешь, что это? Думаешь, роговые выступы? Черта с два! Я и без рентгена могу поспорить, что это рудиментарные конечности. Врубаешься, нет? Ты лапы его пересчитай. Четыре. А тут еще две! Предки твоего Яши имели шесть конечностей. Понимаешь? Таких позвоночных в природе не существует!
Вот теперь и его, кажется, проняло. Ави вынул из кармана пачку дорогих сигарет. Предложил мне. Я благодарно кивнул, и мы оба закурили. Яша недовольно зашипел и отполз подальше. Видно, у него и обоняние острое.

– Надо поскорее доставить его в нашу лабораторию, предложил я после пары затяжек. – Там мы сможем провести детальное обследование.
– Это исключено, – нахмурился Ави. – Я же предупреждал, все должно остаться между нами.
– Да как же Вы не понимаете, профессор! – от волнения я вновь перешел на официальное обращение. – Это же переворот в науке. Такое просто нельзя скрывать. Это преступно. Да и Вашему Яше там смогут помочь. В любом случае ему там будет лучше, чем в домашних условиях.
– Не уверен, – пробормотал профессор себе под нос. И вдруг как-то слишком пристально посмотрел мне в глаза. – Алекс, внимание! Ты слышишь меня?
– Да, конечно, – я почувствовал странную скованность.
– Очень важно, чтобы ты меня хорошо слышал и понимал. Ты никому и никогда не станешь рассказывать об этом существе. Понимаешь? Это очень важно. Обсуждать это можно только в этом доме. Повтори.
– Никому и никогда, – повторил я, не в силах отвести глаз. – Только в этом доме.
– Хорошо, – профессор отвел взгляд и заговорил прежним тоном. – Что ты можешь посоветовать для исследований на месте и для лечения предполагаемого заболевания?
– Для лечения? – начал я выходить из оцепенения. – Я выпишу кое-какие лекарства. И еще хотелось бы взять анализ крови.
– Отлично. Только исследовать кровь тебе придется самому.
– Конечно, – согласился я, не привлекать же к этому посторонних, в самом деле.


Яша – 14 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


Я сосредоточенно шипел на книгу. Зачем? Не зачем, а потому что! Затем, чтоб страницу перевернуть дуновением. Потому, что лапы у меня слишком короткие и когтистые. Такими страницу не перевернешь, а только изорвешь. А книги надо беречь – этому меня в ешиве хорошо научили. Ох уж мне эти лапы! Я едва на них ходить научился.

Орен говорит: "Не бойся – папа тебя расколдует". Мальчишка! Чего тут расколдовывать? Самое неприятное в том, что я сам знаю, что должен быть именно таким, как сейчас. Таким, чтоб от меня люди шарахались. Чтоб обращались, как со скотиной. Спасибо, что хоть в зоопарк пока не отправляют.

Проклятая страница залипла и не желает переворачиваться. Бог с ней. Спасибо Орену – моему единственному нынешнему товарищу. Вот дал мне портативный аудиоплеер. И кнопки довольно большие, как-нибудь нажму. Наушники мне, правда, на голову не надеть. Ну, ничего. Слух у меня хороший – положу голову рядом с наушниками и буду слушать музыку.

У меня есть своя комната,
А в комнате свет.
Это как бы и не я,
Или я в черный цвет.

Это длится уж с неделю,
Или только дня три.
А причина в самом деле
Глубоко внутри.

– Соберись! Поборись! –
Голос мне говорит. –
Каждый может упасть,
Когда все болит.
Всем нам можно быть слабыми,
Но никогда
Уши не затыкать,
Глаза не закрывать,
Руки не опускать.
Даже в трудные времена.*

[авторский перевод популярной в девяностые годы песни израильского рок-музыканта Аркадия Духина]

Комната у меня тут действительно есть. И это здорово. Со светом. И вылезать никуда не хочется. А хочется свет выключить, свернуться клубком и сдохнуть. Особенно, когда приступы головных болей или тошноты.

Но вот, после приема лекарств, несколько полегчало. И я не стану забиваться в логово, словно зверь. Я – человек! И я буду вести себя по-человечески. Буду носить одежду, спать на кровати, есть из тарелки. Ой, я ведь даже не молился сегодня! Прости, Господи!

Рук у меня теперь нет, чтоб их не опускать. Но зато есть зоркие глаза и чуткие уши. И их вправду не стоит закрывать и затыкать. А еще хвост, который всегда можно почесать зубами. Буду общаться с людьми. Вот сейчас почешу хвост и загляну к Орену или к профессору. Их нет дома? Ну, тогда пойду хоть к этому громиле, как там его ...

Томер – 14 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– А они говорили: "Загниешь!" Видал? Мы еще посмотрим, кто загниет!

Тренажеры были установлены на заднем дворе. Что может быть лучше хорошей тренировки на свежем воздухе? Обычно меня нервирует, когда кто-то смотрит, как я занимаюсь. Но присутствие ящерицы мне совсем не мешало. Может, оттого, что она не лезла со своими советами? Даже как-то веселее стало. Самого на разговор потянуло.

– Ребята говорили: "Учиться надо." Да пошли они со своей учебой! У меня знаешь какая зарплата? Как в хай-теке. Плюс бесплатное проживание и питание. Плюс условия для тренировок.

Ящерка понимающе зашипела. Я чуть увеличил нагрузку.

– Вот я весной в Италию поеду на соревнования. Тогда и поглядим. Эх, жалко, Феликса тут нету! Классный был тренер. Ну, так он все равно в Штаты перебрался. А то бы я, может, и не уезжал бы из Тель-Авива.
Я встал и начал надевать перчатки.
– Глушь? Что б они понимали, дурачье! Спокойствие-то какое. Никакой беготни, суеты. Разве только шакалы или бедуины* [кочевые арабские племена, жители пустыни] припрутся.
Стойка. Короткий пробный удар по груше.
– Поначалу тут от бедуинов житья не было. Думаешь, почему прежние владельцы продали ферму боссу? Или отчего сам босс никакой живности не держит? Ты как-нибудь спроси у него, где его прежняя тачка! "Кузены"** [имеются в виду арабы как этнически близкие евреям семиты. Вроде и братья, но не родные] прут все, что плохо лежит. И то, что хорошо лежит, тоже.
Комбинации ударов и отскоков менялись в различной последовательности.
– Когда босс меня нанял, то это была одна из моих первых задач. Навроде экзамена, значит. Все почему-то считают, что охранник должен быть тупым мордоворотом, а думать ему незачем. Ха! Я сразу боссу сказал, что за мелким ворьем гоняться – пустое дело. Надо с местным шейхом договариваться. А он мне, мол, дело твое – иди и договорись, коли надо. Вот умнейший мужик, а и то не понял, что не станет со мной шейх говорить. Я для него шестерка. Иное дело, сам босс. Он – колдун, его могут бояться и уважать. Надо было видеть рожи этих бандюг, когда босс им свои фокусы демонстрировал: огонь в жаровне сам собой потух, стекло в кальяне треснуло и кофе из чашки прям в руке у шейха через край побежал. И еще я у босса за спиной для солидности помаячил. Вот после такого разговора толк был. Теперь токмо пацаны либо залетные
отморозки изредка беспокоят.

Я сменил стойку.
– Вика. А что Вика? Ушла к этому очкарику, дура. Я б его одним пальцем.
Серия интенсивных ударов.
– Но зачем? На кой мне такая идиотка, которая меня на какого-то хлюпика променяла? Ты сам-то скажи!
Шипение и покачивание мордой.
– Ну вот. И я о том же. Пошли они все! Нам и тут неплохо. Такая природа!
Резкий удар.
– Такая красота!
Блок. Увертка и новый удар сбоку.
– Такая компания неболтливая!
Неожиданный разворот и мощный удар ногой.
– А бабу я себе, между нами, и тут могу найти. Еще и пофигуристей.


Профессор Зульцман – 20 октября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– Я гляжу, вы тут неплохо устроились, – я окинул взглядом сукУ*. [Сукка (ударение на последний слог) – шалаш, традиционно устанавливаемый в дни осенних праздников Суккот]

Вроде, все в порядке, если не считать выдвинутого наружу стола, который уступил место Яшиному матрацу. Ящер упрямо соблюдал традиции и наотрез отказался спать в доме во время праздников. Может, это и к лучшему. И сыну есть с кем возиться. Вот и сейчас они напару велосипедное колесо препарируют.
– Орен, сделай музыку потише.
– Но, пап, это же для Яши!
– Мне тоже нравится Шломо Арци** [популярный израильский певец и музыкант], но не до такой степени, чтоб я сам себя слышать не мог, – я протянул сыну тюбик с клеем. – Этот для камеры подойдет.
На столе лежал раскрытый учебник.
– История? Похвально, что ты и на каникулах занимаешься.
– Это не я, это Яша читает. Он все подряд читает, что ни попадется.
– Вот как? А я как раз об этом поговорить с ним хотел. Можно тебя, Яша, на пару минут? – я поставил на стол и раскрыл свой портфель. – Скажи мне, ты японский язык знаешь?
Приблизившийся ящер отрицательно помотал головой.
– Тогда взгляни-ка на это, – я вытащил и протянул Яше листок с текстом на японском языке, чтобы уже через секунду сложить его и убрать в карман.
– Ты что-нибудь разобрал?
Снова отрицательный жест. Тогда я достал из портфеля небольшую стопку листов с японским текстом и разложил их на земле, чтоб ящеру было удобней.
– А посмотри, нет ли здесь того же текста?
Яша потоптался перед бумагами с полминуты, а затем решительно зашипел и ткнул носом по очереди в два несоседних листа. Верно ткнул – искомый текст начинался в середине первого листа и продолжался на втором.
Так я и думал. У нашего чешуйчатого приятеля феноменальная зрительная память. Теперь становится понятным его отношение к книгам: он просто запоминает тексты, а обдумывает их уже после. Таким образом, он может, не вдаваясь в суть, хранить в мозгу любую информацию, обрабатывая ее по мере необходимости, или после приобретения соответствующих возможностей. Например, умственных.
Но что это с ним? Куда он вдруг заторопился? Я вышел из шалаша вслед за ящером и увидел, что он семенит навстречу приближавшейся от дороги к воротам девушке.
– Здравствуйте! С праздником Вас! К Вам можно?
Да это же Яшина подружка!
– Конечно, заходи. Яэль, верно? Какими судьбами?
– Яшу проведать.
Казалось, Яша готов прыгать и лизаться, как добрая шавка. Или сядет на хвост и подаст лапу, как умный барбос. Но не тут-то было. Ящер степенно приветствовал знакомую шипением и кивком головы, а затем отступил от калитки, давая даме пройти. Лапы не подал, естественно, – у религиозных евреев мужчины с женщинами за руку не здороваются.
– Как же ты добралась?
– На автобусе. Я теперь часто буду заглядывать, если позволите?
– Но автобус тут останавливается далеко, да и ходит редко.
– Я могу и на такси от Беер-Шевы.
– А деньги? Да и таксисты тут в основном арабы.
– Да Бог с Вами! Я ведь на территориях* [имеются в виду территории Иудеи, Самарии и сектора Газы, фактически контролируемые Израилем, но не имеющие четкого юридического статуса и с преимущественно арабским населением. Территории считаются "горячими точками"] живу. Если бы я арабов боялась, то и носу бы из дома высунуть не могла.
– А родители отпускают?
– Их ребе Шимон попросил. Он просил, чтоб друзья бывали у Яши. Самому ребе тяжело добираться, но он хочет знать, как тут дела.
Вот оно, значит, как. Инспекция пожаловала!


Мири – 29 октября 1997 г.
Тель-Авив. Дом без названия.


Любопытно мне стало дверь 37 -ого открывать. Сразу на доску глазею. Вона, как чуяла. В новой отделенной части доски еще две фигурки начириканы. Человечек в мантии и старинной университетской шапочке, со стрелочкой от него к бородатому. И еще женщина рядом с первым человечком в шляпе, но со стрелочкой ведущей к ученому.


Яша – 8 ноября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.

Наверно, я крепко заснул. Поэтому доктора почувствовал только, когда тот уже подходил к дому. Несмотря на то, что доктор был возбужден, двигался и говорил шумно. К тому же, от него пахло коньяком.

– Я, можно сказать, проездом. Был в Беер-Шеве, на юбилее старого знакомого, и не смог удержаться, чтоб не заскочить – проверить самочувствие моего тероморфного* [подкласс вымерших зверообразных ящеров] пациента.

Доктор буквально ввалился в дверь моей комнаты и сразу кинулся ко мне. Похлопал по спине, нахально заглянул в пасть. Потом вдруг поцеловал прямо в морду.
– Скажите, а тошноты у него не бывает?
– Бывает, и еще как! – явно недовольный нежданным визитом профессор вошел сразу за доктором, а Томер последовал за ними.
– А аппетит как?
– Не жалуемся.
– Значит, хороший аппетит? Несмотря на тошноту, жар и боли?
– Ну, когда ему сильно нездоровится, то он не ест. Иногда – целые сутки. Но обычно уплетает за четверых.
– А что он ест и сколько?
– Индейку каждый день съедает целиком. И часто просит добавки. Кроме того, ест картофель и мучное. Творог тоже. Супы любит. А фрукты – не очень.
– Вот как! – доктор, похоже, был доволен услышанным. – А сколько же он сам весит?
– Не знаю, – кажется, наш умный профессор сам удивился тому, что заранее не потрудился выяснить мой вес. – Томер, у тебя же были напольные весы? Будь добр, принеси их сюда.
Томер отчего-то медлил, смеряя гостя подозрительным взглядом. И, кажется, я его хорошо понимал в данном случае.
– Ну что же ты, Томер? Ступай скорее, мы ведь ждем.
– И все-таки в нем многое от рептилий, – блаженно рассуждал доктор, ни к кому конкретно не обращаясь. – На лапах по четыре пальца. И в деснах канавки, как у змей для подвода яда, а зубов ядовитых нет. И глаза необычные: зрачки расширяются и сужаются, как у ночных хищников. Но при этом есть третье полупрозрачное веко, будто для защиты от яркого света. А, может, от пыли или от воды?
То, что Томер вернулся менее чем за минуту, меня не удивило – я слышал его топот по лестнице. Немного удивляло лишь его ровное дыхание.
– Яша, – обратился ко мне профессор, указывая рукой, – встань на весы, пожалуйста.
Я безропотно подчинился. Встать мне, правда, не удалось – весы были слишком узки и рассчитаны на пару близко расположенных ног. Мне пришлось лечь на них брюхом.
– Я же говорил, что он умница! – доктор просто сиял.
– Восемьдесят семь с половиной килограмм, – констатировал профессор.
– Не может быть, – неожиданно вмешался молчаливый Томер.
– Очень даже может! – потирая руки, воскликнул доктор.
– В этом у меня глаз наметанный, – не сдавался Томер. – Он весит не более пятидесяти ке-ге. Видно, весы испортились.
– А ты попробуй, подними его, – засмеялся доктор.
Томер встал надо мной, расставив ноги, и взялся за мои бока.
– Позволь, приятель, – шепнул он мне на ухо, отрывая меня от пола к некоторому удивлению доктора. – Ух ты! И правда, не меньше восьмидесяти пяти. Он что, камнями набит?
– В русских сказках бывают такие вещи, которые изнутри больше, чем снаружи.
– Ты что-то выяснил? – спросил хозяин дома.
– Не то чтобы совсем выяснил, но мысли кое-какие есть. Его надо завтра же в нашу лабораторию отвезти.
Профессор аж поперхнулся.
– Алекс, ну мы же договорились, помнишь? Нам нужно Яшу в тайне сохранить.
– Ах, да-да-да-да ... конечно, – доктор потер лоб. – А, собственно, почему в тайне? Это же уйма тем для диссертаций!
– Алекс, внимание! – строго начал профессор, заглядывая гостю в глаза.
– Ави, дорогой мой! – доктор крепко обнял хозяина и попытался его поцеловать. – Ты ведь даже сам не понимаешь, какое сокровище скрываешь от народа! Какую жар-птицу в клетке запер!
Слово "жар-птица" было произнесено по-русски. Доктор все больше путался в словах.
– Я сейчас же поеду и закажу транспорт.
– Куда ты поедешь? Сегодня суббота – все закрыто* [суббота выходной день в Израиле. Более того, иудаизм запрещает выполнять многие действия в течение этого дня].
– Уже вечер – исход субботы. И потом, у нас в сафари по субботам работают. А еще мне надо проверить ... А у тебя это, как его? У тебя интернет есть?
– Есть. Компьютер в кабинете, внизу.
– Отлично! Заодно и рецепт вам обновлю. Хотя, уже не надо будет ... – доктор уже спускался, и его слова доносились снаружи.
– Проблемы, босс? – вполголоса спросил Томер.
– Он пьян и не поддается внушению. Его нельзя выпускать.
– Так, может, я его вырублю аккуратненько. А утром, когда протрезвеет, Вы ему внушите, как следует.
– Погоди.
Профессор поспешил вслед за незваным гостем. Охранник следом. Я тяжко вздохнул и последовал за ними.
– Алекс, тебе нельзя сейчас никуда ехать. Ты не в состоянии вести машину. Оставайся у нас.
– Кто не в состоянии? Я не в состоянии?! Да я сейчас все в состоянии. В самом хорошем состоянии, какое только может быть.
– Постой, ты пьян и ... – профессору Зульцману явно недоставало опыта общения с носителями русского менталитета.
– Да разве ж это пьян! Мы и выпили-то с Мишкой всего ничего, – доктор сел за компьютер и заговорил на русском. – Мишка – это такой мужик! Мы с ним с института неразлейвода, – снова на иврите. – Я тебя с ним познакомлю.
– Но, ты не можешь ехать ...
– Да я прям щас поеду! Меня ждут, – доктор встал, забыв, что ему нужен был компьютер, и двинулся к выходу, пытаясь отстранить застывшего в проходе Томера.
Дело принимало серьезный оборот. И я собирался не допустить насилия. К тому же, суббота и впрямь уже вышла, а значит, еврею можно писать.
Надо отдать должное профессору – он быстро уловил мой ход:
– Алекс, ты ведь что-то выписать нам собирался.
– Ах, да-да-да-да ... – доктор повернулся к компьютеру и обнаружил, что я, кое-как взгромоздившись на кресло, топчусь по клавиатуре. – Эй, дружок! Это не для тебя!
Доктор так резко потянул катящееся кресло, что я чуть не свалился. Затем доктор взглянул на монитор и обомлел. На экране перед ним появилась надпись:
"Uvajaemyi doktor Orenburski, ne mogli by Vy vesti sebia so mnoi ne stol' besceremonno?
S po"

Доктор огляделся, пытаясь сообразить, как его разыгрывают. А я тем временем слез с кресла, пододвинул его обратно к столу и, забравшись в него вновь, стал тыкать когтем в клавиши, выводя перед носом у доктора:
"chteniem, Iasha."

А что делать? Ну не знал я английского и шрифт поменять в компьютере не умел. Закончив писать, я спокойно слез с кресла и с достоинством отошел в сторону.

Ведущий израильский герпетолог* [раздел зоологии, изучающий земноводных и пресмыкающихся] заведующий серпентарием рамат-ганского зоопарка "Сафари" доктор Александр Оренбурски с убитым видом опустился в кресло и, обхватив голову руками, забормотал:
– Все. Больше ни капли. Клянусь. Ни-ни-ни ...

Яша – 25 ноября 1997 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– А я ведь говорила! Я предупреждала, что твой аллигатор их когда-нибудь покусает! Что мы теперь Коганам скажем?
– Мама, Шмулик сам упал!
– Ну-ка, давай по порядку, – вмешался профессор.
– Мы на заднем дворе играли!

Да. Мы действительно играли. И, должен признаться, это было здорово! Мне ведь никогда прежде не доводилось вот так играть с ребятами. Оказывается, это очень увлекательно.

– Во что вы играли?
– В рыцарей. Йоси на прошлый Пурим** [еврейский праздник с карнавалом, в наше время считается детским праздником] рыцарские латы подарили. Такие блестящие. И мы стали строить замок.
– Значит, Йоси с братом были рыцарями?

– Нет, рыцарем был только Йоси. Шмулик был его верным оруженосцем, а я бродячим певцом.
– Так. А что там делал Яша?
– Он был драконом.
– Драконом? Орен, разве я не говорил тебе, что про Яшу нельзя никому рассказывать?
– А я и не рассказывал ничего, пап. Я просто показал его, будто он у нас рядом с домом живет. Как дикий дракон.
– Это очень плохо! Нельзя было этого делать, Орен.
– Короче, – Орли схватила сына за руку. – Ящер набросился на детей.
– Он не набросился, мам! Дракон стал штурмовать замок. Йоси испугался и закричал. Шмулик ударил, и Яша у него откусил.
– Что откусил?
– Меч.
– Уф ... Это карнавальный меч из картона и фольги?
– Нет, пап. Из фольги был у Йоси. Шмулик взял другой. На заднем дворе нашел прут, что остался после стройки сарая.
– Железный прут? От строительной арматуры?
– Да.

Я просто увлекся. Сам не ожидал. Когда песчаная стена замка посыпалась, и ворота из досок упали, я пополз внутрь, намереваясь сорвать флаг с башни. А мальчишка спрыгнул с насыпи мне на спину и ударил железякой по голове. Очень больно ударил, а у меня и так голова все время трещит. Я очень рассердился. И как-то сразу перестал себя контролировать. Какой-то приступ ярости. Похожий на тот, что был во время драки с Нисимом в ешиве.

– И что дальше?
– Шмулик хотел еще раз ударить. Но Яша страшно зашипел, перехватил меч зубами и откусил половину. А потом резко дернулся, и Шмулик свалился. Прямо на обломки ворот. А там гвозди были в досках, ржавые. Шмулик ногу поранил.
Из соседней комнаты донесся пронзительный визг и плач.
– Инбар проснулась, Орли. Надо покормить ее.
– Да что ты понимаешь? Тебе бы только, как этим мальчишкам, в игрушки играть! Инбар плачет потому, что я вся на нервах, – Орли громко хлопнула дверью.
– Не переживай, сынок. Нога у твоего друга заживет. Но Яшу больше никому никогда не показывай, – профессор двинулся следом за женой, но в дверях обернулся. – Я бы, на вашем месте, посвятил Шмулика в рыцари.
Взрослые удалились. Орен обнял меня за шею и, хлюпая носом, зашептал мне на ухо:
– Знаешь что, Яша. Давай мы с тобой больше не будем никогда сражаться. Даже в играх.


Старший инспектор Хитуэли – 14 декабря 1997 г.
Беер Шева. Центральное отделение полиции.


С фотографии на меня смотрело ничем не примечательное лицо человека неопределенного возраста. Подпись к портрету гласила: "специальный агент Левин". Вот и все, что было изображено на неброской пластиковой карточке с магнитной полоской. Если не считать печати с коротенькой аббревиатурой: "ШАБАК"* [аббревиатура ивритских слов шерут битахон клали Генеральная Служба Безопасности, аналог американского ФБР или российского ФСБ]. Я кивнул головой, и остановивший меня в коридоре человек привычным движением убрал удостоверение в карман. Вот так, спецагент Левин. Чушь какая-то. Насмотрелись дурацких боевиков с непременным "агентом Джонсоном". И прикид такой же
стандартный. То есть, конечно, без костюма с галстуком – в наших палестинах такой агент выглядел бы шутом. Стоявший напротив меня был одет в джинсы и просторную трикотажную рубашку. Все чистое и приглаженное, но в то же время удобное и чуть поношенное. Он мог бы одинаково легко сойти и за мелкого менеджера, и за почтового служащего, и за техника по ремонту кондиционеров. В общем, за кого угодно. Сам он был чуть выше среднего роста, мускулист, брюнет с короткой стрижкой и обычными семитскими чертами лица. Держался спецагент непринужденно.

– Я Вас задержу ненадолго, детектив. Всего несколько вопросов, – ни голос, ни мимика агента не выражали никаких эмоций. Официальная вежливая улыбка могла скрывать как искреннюю симпатию, так и равнодушие либо враждебность.
– Что ж, прошу в мой кабинет, – я сделал приглашающий жест рукой, и мы прошли в дверь с табличкой "заместитель начальника уголовного розыска".

Закрывая за собой дверь, я буквально спиной почувствовал взгляды сотрудников. Что поделать, здесь работают сыщики. Они люди наблюдательные и приметливые – работа такая. Мне следует ожидать каверзных вопросов, как только выйду попить кофе. Тем
временем, мой необычный гость уверенно устроился у меня за столом. Правда, все-таки в кресле посетителя.

– Мне хотелось бы проконсультироваться у Вас по поводу одного Вашего знакомого – Авраама Зульцмана. Вы ведь знакомы с ним, не так ли?
– Знаком немного, – подтвердил я. – Я работал с ним пару раз. Но с нашего последнего свидания уже около года прошло.
– Лишь немногим белее десяти месяцев. Но не в этом дело. Что Вы можете рассказать о нем?
– Что мне сказать? Он оказал нам существенную помощь в деле о пропавшем ребенке. И еще несколько раз добровольно вызывался помочь. Знаете, он эксперт по психологии и ...
– Простите, старший инспектор. Я приехал к Вам не за тем, чтобы выслушивать официальную белиберду. Поверьте, я знаю это все сам. Но, Вы же, черт возьми, ДЕТЕКТИВ! Расскажите свое впечатление о личности г-на Зульцмана. Что он за человек?
– Профессор Зульцман человек уважаемый, хоть и слегка чудаковатый. Человек умный, даже хитрый, наверное. Но не злой.
– Это правда, что он экстрасенс?
– Думаю, да. Я в этом не разбираюсь. Во всяком случае, гипнозом он владеет. Он даже выступает иногда в клубах и домах культуры. И в университете читает лекции по парапсихологии.
– Раньше читал. Он там уже давно не появляется, – спецагент сложил руки на столе. – Как по-Вашему, Зульцман – честный человек?
– По-моему, у него собственное понятие о чести. И он его придерживается.
– Хорошо. Я сформулирую вопрос иначе: способен ли профессор Зульцман на преступление.
– Хм. Смотря какое. Если от налогов уклониться или, скажем, правила дорожного дви...
– Я говорю о тяжком уголовном преступлении. Таком, как похищение, или убийство?
– Не думаю.
– А если, например, с научными целями. Скажем, поставить какой-нибудь запрещенный эксперимент над человеком?
– Не знаю. Может быть, если сам профессор при этом будет убежден, что действует во благо этого человека. Например, пытается избавить его от какой-нибудь неизлечимой и опасной болезни.
– Выходит, Ваш профессор – гуманист?
– Выходит, так.
Несколько секунд агент размышлял и, казалось, сомневался, спрашивать ли меня еще о чем-то.
– Приходилось ли Вам слышать когда-либо имя Яков Гифуннер* [найденыш (идиш)]?
– Не припоминаю. А кто это?
– Один полоумный ортодокс. Возможно, знакомый Зульцмана.
– Нет, не знаю такого.
– Хорошо, – Левин поднялся. – Не стану более злоупотреблять Вашим вниманием. Спасибо за помощь, детектив.

Орли – 5 января 1998 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– Орен, ты в школу опаздываешь!
– Уже иду
!
Неорганизованный ребенок. Вчера сидел допоздна, а теперь еле поднялся. Это все отец ему потакает. Придется сделать ему бутерброды, – позавтракать нормально он уже не успеет, так пусть хоть в машине перекусит.

– Не забудь, что после обеда у меня лекция в Кирьят-Гате. Мне машина понадобится, – послышался голос Ави из-за газетного листа с противоположной стороны стола.
– Я тебя уже давно уговариваю вторую машину купить.
– Два автомобиля нам не по карману, – Ави отхлебнул кофе.
– Не обязательно такой шикарный джип покупать. Можно что-либо попроще, даже со вторых рук.
– Милая, – газета соизволила опуститься и приоткрыть верхнюю часть лица моего благоверного, – мы ведь с тобой оба хорошо понимаем, что из нас двоих машиной "попроще" придется довольствоваться именно мне. А мне, как раз, необходим самый шикарный авто, чтоб клиентам пыль в глаза пускать.
– Ну, тогда, не обессудь, если не успеешь в свой Кирьят-Гат. Мне после детской поликлиники еще и в "Супер" надо. Твой аллигатор нас совсем обожрал.
Газета снова поднялась, прерывая наш визуальный контакт.
– Яша, закругляйся! Мне компьютер нужен, – вновь послышался голос из-за газеты.
– Мне или сыну ты бы свой компьютер не уступил.
– Дорогая, для Яши это единственная возможность общения. Впрочем, ты права. Надо будет купить для него какой-нибудь простой подержанный PC.
– Ну, вот! А я-то радовалась, что ты хоть к столу стал выходить. И без этого динозавра.
– Родная моя, Яша не может с нами завтракать. У нас кухня недостаточно кашерная* [особый свод правил питания религиозных евреев].
– Что ты, милый. Я и не рассчитываю на такую честь. Чтоб его чешуйчатая светлость самолично с нами грешными трапезничать непобрезговали!

Так. Бутерброды в пакет. Еще пакет с медицинскими документами прошлых медосмотров Инбар. Дамскую сумочку на плечо. Большую сумку с подгузниками, детским питанием и множеством мелких принадлежностей для младенца – на другое плечо. Коляска уже в багажнике. Инбар хорошо покушала и не проснулась, когда я перекладывала ее в люльку. Но сумки с люлькой – это уже многовато. Пожалуй, придется два рейса сделать до машины. Боже, где те времена, когда мужчины ухаживали за своими дамами!? Ах, нужно еще теплое одеяло в люльку – на улице прохладно. Я обернулась к выскочившему из своей комнаты растрепанному Орену:

– Давай сюда свою школьную сумку. Вернись, причешись, захвати в салоне одеяло для Инбар и быстро в машину вместе с ней!
Сумки в машине я свалила на сидение рядом с водителем. Из своей достала помаду и, глядя в зеркальце заднего вида, поправила то, что съела с завтраком.

Хорошо устроились мужики, нечего сказать! Нашли себе бесплатную прислугу. Вот погодите у меня. Как только Инбар в садик пойдет, я тут же на работу устроюсь. У меня, между прочим, тоже высшее образование. Посмотрим, что вы тогда без меня дома делать станете.

В зеркале показался выходящий из дома Орен, двумя руками тащивший тяжелую люльку. Я заглянула в пакет с документами, чтоб проверить, что ничего не забыла. Сквозь открытое окно машины до меня донесся из дома телефонный звонок. Краем глаза я уловила движение во дворе – изгнанный из кабинета Яша выполз наружу. Телефон не прекращал звенеть. Разумеется, Ави не поднимет задницы от компьютера. Орен крикнул что-то и снова скрылся в дверях дома. Это может быть надолго. Ладно, я пока хоть машину разверну. Сколько раз просила мужа парковаться лицом к воротам!
Я завела двигатель. Что-то несильно стукнуло в дверцу. Черт, Яша. Напугал, проклятый аллигатор!
– Убирайся прочь! – я махнула рукой на ящера.
Но чертов монстр не только не убрался, а напротив – громко зашипел, поднялся на задние лапы и, царапая когтями передних лап краску, попытался просунуть голову в открытое окно. Вот тут я действительно испугалась.
– Пошел вон! – закричала я, снимая стояночный тормоз и передвигая рычаг передач в положение заднего хода.

Яшина голова пропала из поля моего зрения. Похоже, он все же опустился на землю. А я отпустила сцепление и нажала на педаль газа. В тот же миг джип слегка накренился назад и вбок. И больше никакого движения. Я выжала газ сильнее. Двигатель взвыл, но машина с места не сдвинулась. Что за черт!

Вновь поставив машину на стояночный тормоз, я выскочила наружу и обнаружила, что сумасшедший ящер забрался под машину и приподнимает своими плечами ее переднюю часть так, что передние колеса не соприкасаются с землей.

– Ты что ж это творишь, змеюга проклятая! – заорала я, разрываясь между порывом огреть его сумочкой по торчащей наружу заднице и стремлением убежать домой к мужу.
Победило желание номер два. Однако, отдалившись от машины на несколько шагов, я обернулась и ... обмерла. В метре позади джипа, прямо за левым колесом стояла люлька с мирно спящей Инбар.


Мири – 5 января 1998 г.
Тель-Авив. Дом без названия.


На доске в 37 -ом кабинете обновления. Половина доски стерта и объединена с той частью, что с новыми фигурками. Фигурки те же, что и прежде. Только у ученого исчезла мантия и шляпа сменилась на высокий колпак, а в руке что-то вроде палочки дирижерской. И стрелка теперь идет не от него к бородатому, а наоборот. И еще рядом с ним появился большой знак вопроса.

Орли – вечер 6 января 1998 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


– Так и лежит с тех пор. Да. Совсем не выходит и даже не поднимается, – Ави говорил по телефону, отчаянно жестикулируя, как будто собеседник мог его видеть.
– Скажи, что не ест ничего, – подсказала я.
– Он ничего не ест уже два дня. И лекарства не принимает. Воду? Один раз попил, кажется, – муж вопросительно взглянул на меня, и я утвердительно кивнула. – Живот? Я не знаю, какой у него живот. Да. Хорошо, мы сейчас проверим, и я перезвоню.
Ави повесил трубку.
– С этими докторами всегда так. Пользы на грош, только допрашивают и изматывают. Небось, сам ничего не понимает.
– А чего тут понимать? Надорвался, бедняга. Из-за меня. Но зачем же он под машину-то полез. Ну, не смог объяснить. Ну, дура я непонятливая. Но ведь мог бы просто люльку убрать с дороги?
– Видимо, не мог. Не успевал он к люльке. Или боялся ее трогать. Знаешь, как холостые мужчины боятся трогать младенцев?
Ави вышел в коридор и позвал:
– Томер! Пойдем, поможешь мне Яшу приподнять.
– Да ладно Вам себя-то винить! – Яэль тронула меня за плечо. – Все хороши! В доме полно мужчин, а помочь люльку в машину отнести, кроме малого пацана, некому. А он не соображает еще, что за машиной находиться опасно. Но вот почему Яша просто не придержал машину спереди. Мог бы, наверное, зубами ухватиться. У него, знаете, какие зубы крепкие!
– Удержать машину за бампер, борясь с мощным двигателем, во много раз тяжелее, чем приподнять ее. Яша, похоже, достаточно разбирается в технике, чтобы понимать, что ведущие колеса – передние. Поэтому он поднял только половину веса.
– А сколько весит Ваша машина?
– Я вчера специально в техпаспорте посмотрела. Две тонны она весит.
– Ой-ей-ей!
– Яша поднял только переднюю часть. К тому же, он опирался на четыре ноги, а не на две. Но все равно это очень много.
Ави спустился вниз вместе с Томером, и сразу к телефону, номер набирать.
– Алло, Алекс? Слушай, живот твердый. Кожа на нем сухая, жесткая и шершавая. И, вроде, потрескавшаяся какая-то. Что? Когда приедешь? Но уже поздно будет! Конечно, можешь у нас переночевать. Будем только рады. А что, так серьезно все? Ладно, мы ждем.
Трубка снова легла на место. Муж обернулся к нам и пожал плечами.
– Ты тоже оставайся, Яэль, – обратилась я к девушке. – Поздно уже. Да и дождь зарядил.
– Спасибо, – Яэль поднялась. – А дождь – это благодать Божья. О нем молиться надо. И за выздоровление Коби я бы помолиться хотела.
– Разумеется. У нас и молитвенник где-то тут был, – Ави стал осматривать книжные полки.

– Так и лежит с тех пор. Да. Совсем не выходит и даже не поднимается, – Ави говорил по телефону, отчаянно жестикулируя, как будто собеседник мог его видеть.
– Скажи, что не ест ничего, – подсказала я.
– Он ничего не ест уже два дня. И лекарства не принимает. Воду? Один раз попил, кажется, – муж вопросительно взглянул на меня, и я утвердительно кивнула. – Живот? Я не знаю, какой у него живот. Да. Хорошо, мы сейчас проверим, и я перезвоню.
Ави повесил трубку.
– С этими докторами всегда так. Пользы на грош, только допрашивают и изматывают. Небось, сам ничего не понимает.
– А чего тут понимать? Надорвался, бедняга. Из-за меня. Но зачем же он под машину-то полез. Ну, не смог объяснить. Ну, дура я непонятливая. Но ведь мог бы просто люльку убрать с дороги?
– Видимо, не мог. Не успевал он к люльке. Или боялся ее трогать. Знаешь, как холостые мужчины боятся трогать младенцев?
Ави вышел в коридор и позвал:
– Томер! Пойдем, поможешь мне Яшу приподнять.
– Да ладно Вам себя-то винить! – Яэль тронула меня за плечо. – Все хороши! В доме полно мужчин, а помочь люльку в машину отнести, кроме малого пацана, некому. А он не соображает еще, что за машиной находиться опасно. Но вот почему Яша просто не придержал машину спереди. Мог бы, наверное, зубами ухватиться. У него, знаете, какие зубы крепкие!
– Удержать машину за бампер, борясь с мощным двигателем, во много раз тяжелее, чем приподнять ее. Яша, похоже, достаточно разбирается в технике, чтобы понимать, что ведущие колеса – передние. Поэтому он поднял только половину веса.
– А сколько весит Ваша машина?
– Я вчера специально в техпаспорте посмотрела. Две тонны она весит.
– Ой-ей-ей!
– Яша поднял только переднюю часть. К тому же, он опирался на четыре ноги, а не на две. Но все равно это очень много.
Ави спустился вниз вместе с Томером, и сразу к телефону, номер набирать.
– Алло, Алекс? Слушай, живот твердый. Кожа на нем сухая, жесткая и шершавая. И, вроде, потрескавшаяся какая-то. Что? Когда приедешь? Но уже поздно будет! Конечно, можешь у нас переночевать. Будем только рады. А что, так серьезно все? Ладно, мы ждем.
Трубка снова легла на место. Муж обернулся к нам и пожал плечами.
– Ты тоже оставайся, Яэль, – обратилась я к девушке. – Поздно уже. Да и дождь зарядил.
– Спасибо, – Яэль поднялась. – А дождь – это благодать Божья. О нем молиться надо. И за выздоровление Коби я бы помолиться хотела.
– Разумеется. У нас и молитвенник где-то тут был, – Ави стал осматривать книжные полки.

И тут с лестницы послышался голос Орена:

"Наши очи высохли от слез,
И онемели наши языки.
Что нам попросить, о Бог небес?
Мы попросили все, о чем могли:

Только дождь пошли нам вовремя,
И по весне раздолье дай цветам,
И дай узреть его по-новому,
А больше ничего не нужно нам".*

[авторский перевод первого куплета из песни на слова Ави Корена. Здесь Орен позволил себе заменить предпоследнюю строку, на соответствующую строку из последнего куплета – в оригинале первого куплета должно быть: "И дай домой вернуться воинам".]

Совсем неплохо спел. А я и не знала, что мальчишка еще не спит.
– А, вот он, – Ави вытащил книгу, раскрыл и перелистнул несколько страниц. – Да будет на то воля Твоя, Бог наш и Бог отцов наших, чтобы преисполнился Ты к нам милосердия ...
Голос мужа звучал одиноко и непривычно. И мне подумалось, что я еще никогда не слышала, чтоб он молился.
– ... силой величия милосердия Своего даруй ему жизнь, изгони напасть и излечи его полностью – на долгие дни и годы жизни. И да будет на то воля Твоя! – Ави закрыл молитвенник, продолжая уже от себя. – Чтоб дано было нам увидеть его вскорости более прежнего полным сил и здоровья.
– Амен! – сказала Яэль.
– Амен! – повторили Томер, Орен и я.

Яша – ночь на 7 января 1998 г.
Пустыня Негев. Ферма профессора Зульцмана.


Слушай, Израиль: Господь – Бог наш! Господь – один! Вот он я – стою перед Тобой, готовый подчиниться воле Твоей.
Хотя я уже вовсе не стою, а лежу. И даже глаз открыть не в состоянии. Господи, ну почему же мне так плохо! Забери же меня и избавь от мук. Голова, кажется, уже совсем выгорела изнутри. Да что голова – все тело наизнанку выворачивает. Очень больно и очень жарко. Боже, ну позволь же мне, наконец, покинуть эту бренную оболочку!

О-о! Какая резкая боль. Она заставляет меня корчиться в конвульсиях. А я уже думал, что не смогу и хвостом пошевелить. Буквально все мышцы сокращаются и освобождаются одновременно. Я теряю разум от боли и задыхаюсь собственным шипением. Какой-то слабый треск. Кажется, это моя плоть разрывается на части. Еще конвульсии. Еще и еще. Треск усиливается.

Господи! Как больно! Как душно! Как тесно!
Прочь! Прочь из этого слабого тела. Наружу. Туда, где можно дышать. Я разрываю собственную плоть. И мое шипение переходит в жуткий рев.
Я свободен! Я вижу свое тело со стороны. Какое оно маленькое и нелепое! Теперь все маленькое. И боль почти совсем утихла. Но еще очень душно. И все еще тесно. Куда теперь, Господи?
Вижу! Я вижу свет. Вот он – прекрасный свет звезд и свободный небосвод в огромном мире. Мне – туда. Туда, откуда спускаются эти шелестящие серебряные струи. Господи, я иду к тебе! К твоему свету. К твоему небу. Сквозь незримую хрупкую преграду. Я шагаю прямо в сияющие небеса ...
... и низверженно падаю на грязную землю.

Конец второй части

След.