В поисках системы координат
...О вторжении религии в политику активно заговорили в связи с феноменом «политического ислама», самым ярким проявлением которого стали теракты 11 сентября 2001 года. Точнее, таковыми их сочли на Западе, хотя исламские богословы и умеренные политики мусульманских стран решительно отмежевывались от экстремизма, утверждая, что «Аль-Каида» и иже с ней не имеют никакого отношения к магистральному направлению развития уммы. События последнего десятилетия отчасти подтвердили это, но одновременно и продемонстрировали, что в процессе рождения новой политики отделить мейнстрим от маргиналий просто невозможно.
Ниже есть продолжение.
Подлинный политический подъем в государствах Арабского Востока вспыхнул без участия исламистов — революционные потрясения в Тунисе, Египте, Ливии, Йемене захватили их врасплох, так же, как когда-то февральская революция стала сюрпризом для большевиков. Но так же, как и большевики в России, исламские силы быстро сориентировались и оказались бенефициарами перемен. Теперь им предстоит самое главное — доказать, что чистота помыслов и пафос истинной веры, благодаря которым исламисты всегда обеспечивали себе моральное преимущество над правящими автократами, сочетаются со способностью эффективно управлять и гарантировать рост...http://expert.ru/expert/2013/01/v-poiskah-sistemyi-koordinat/
После 11 сентября в США и Европе на официальном уровне постоянно говорилось о недопустимости перевода конфликта в религиозную плоскость — виноват не ислам, виноваты преступники. Однако подсознание спрятать не получалось — высказывание Джорджа Буша о «крестовом походе против терроризма» стало для исламистов подарком, неопровержимым аргументом в пользу неизменной экспансионистской сущности Запада. Но реальный раскол прошел не там, где его предвидели Сэмуэль Хантингтон и его поклонники.
В 2006 году, когда в разгар «карикатурного скандала» по всему исламскому миру атаковали датские посольства и жгли флаги, два датских епископа напомнили о том, что на них, вообще-то, крест, христианский символ. Так что сжигание — это такое же святотатство, как и высмеивание Пророка. Однако это высказывание не привлекло внимания, поскольку основная аргументация лежала совсем в другой плоскости — в западном либеральном обществе нельзя ограничивать свободу самовыражения. И государство не имеет права в это вмешиваться, даже если кому-то не нравятся такие проявления свободы.
Возвращение религий в политический дискурс связано с основополагающим вопросом — о системе координат, в которых будет развиваться современный мир. Если в прошлом веке ее осями выступали идеологии, то сейчас мир явно возвращается к более традиционным моделям, свойственным международной политике во все века, кроме прошлого. Правда, налицо довольно причудливая смесь разных принципов — тех, что доминировали последние четыре сотни лет, с момента появления национальных государств, и тех, что им предшествовали, когда религиозная самоидентификация была важнее национальной, этнической.
Иными словами, отношения между государствами в XXI веке в чем-то больше похожи на век XIX, чем на ХХ, поскольку в прошлом столетии на них довольно сильно влияли идеологии, сейчас же наблюдается возвращение к принципам классической реальной политики. Но поскольку идентичности опасно размываются и религии зачастую становятся маркерами принадлежности к сообществу, отчасти происходит возрождение средневековой модели, когда в Европе существовали наднациональные духовно-религиозные объединения...
Глобализация не уничтожает государства, как предрекали ее наиболее яростные адепты лет двадцать назад, но она делает их границы проницаемыми, а общества — подверженными самым разным импульсам и влияниям. Массовое перемещение людей и совершенно неконтролируемый обмен информацией — норма, и никакими мерами их не остановить. Это пугает граждан, которые начинают опасаться за свою идентичность в широком понимании — культурную, национальную, социальную. И в качестве якоря, гарантии сохранения или обретения идентичности зачастую выступают религии как явления стабильные, пережившие века и тысячелетия.
И здесь самое главное. Поскольку современный Запад крайне секуляризован, он в условиях размывания критериев и идентификаций не может опираться на традиционную религию, христианство. Ее место занимает либеральное понимание механизмов функционирования общества, когда святыней и догмой выступает свобода самовыражения. Она же ведет к столкновению с любыми формами традиционализма, будь то исламские, католические или православные. То есть водораздел проходит не между исламом и христианством, а между консервативной традицией и ее либеральным отрицанием. И каждая из сторон этого противостояния склонна вести себя все более напористо и догматично.
Это происходит во многих странах, принимая разные формы. В США, например, поляризация общества и политики отражает углубляющийся раскол по линии консерватизм (республиканцы, которые сдвигаются все больше вправо, к реакционности, и при этом апеллируют к вере) — новаторство (демократы, полевевшие при Обаме и намного более светские), но и те и другие, по сути, отвергают ислам, хотя с разной мотивацией...
Мир, потерявший ориентиры в конце ХХ века, находится только в начале пути к новому глобальному устройству — не только и не столько политическому, сколько идейному. Будущий баланс, вероятно, включит в себя много элементов, важное место среди которых займут религии. Но прежде чем этот баланс установится, предстоит немало потрясений. Балканы 1990-х годов или Сирия сегодня — локальные примеры того, как в конце ХХ — начале XXI века в мире могут вспыхивать средневековые кровавые страсти, замешанные на вере. Однако главная дилемма будет не между разными религиями, а между наличием или отсутствием религиозной основы. И этот конфликт может стать не менее разрушительным, чем классические конфессиональные противостояния. Хотя пока непонятно, хватит ли у «либеральной религии» убежденности, чтобы отстаивать свою абсолютную правоту, какая свойственна фанатичным приверженцам религий более ранних.
No comments:
Post a Comment