Постсекулярный мир

Сильно сокращено.

...Накопились определенные причины, по которым положение религии и верующих в современном обществе видится не так, как прежде, когда всех устраивали понятия “светское общество” и “секулярный мир”»...

Ниже есть продолжение.

Сейчас никто, кажется, не претендует на авторство определения «постсекулярный». Оно начало появляться в работах философов и политологов в 1990-е годы. В частности, его использовала для описания взглядов на современный мир школа «радикальных ортодоксов» — богословское направление, возникшее в англиканской среде и полагающее, что постмодернистская критика светских идеологий открывает возможность вернуться к фундаментальным христианским ценностям. Впрочем, вскоре понятие «постсекулярность» вышло за границы довольно специфических дискуссий.

Большое плавание ему обеспечил немецкий философ Юрген Хабермас. Именно его размышления о том, что современному обществу следует переосмыслить свое отношение к религии и религиозным сообществам, во многом поспособствовали популяризации термина. Хабермас неоднократно оперировал понятием «постсекулярное общество» и предлагал собственные разъяснения этого понятия. Возможно, дело в общественном весе Хабермаса — к его построениям с традиционным вниманием относятся не только в академической среде, возможно — в актуальности и убедительности его построений. Так или иначе, сейчас, рассуждая о постсекулярности, без Хабермаса обойтись невозможно — он если не родил, то уж точно благословил это понятие на долгую и счастливую жизнь.

Следует, впрочем, отметить, что самого Хабермаса интересуют те изменения, которые сказываются на политическом положении религии и ее месте в общественном сознании. В «Записках о постсекулярном обществе», написанных в 2008 году, он обращает внимание на то, что религиозные объединения в западных странах становятся «сообществами-интерпретаторами», предлагающими такие подходы к волнующим общество вопросам, к которым люди готовы прислушаться. Кроме того, гражданам неминуемо приходится сталкиваться с «религиозным фактором» как в ежедневных сводках новостей, где освещаются острые конфликты современного мира, так и в повседневной жизни стран с большим притоком мигрантов.

Как определяет немецкий философ, в постсекулярных обществах «религия сохраняет общественное влияние и значимость, при этом теряет почву под ногами секуляристская уверенность в том, что в ходе модернизации религия в мире исчезнет». Фактически речь идет лишь об изменении чьих-то прогнозов на будущее: властители умов уже сомневаются, что религии предстоит исчезнуть или умалиться. При этом они наконец обратили внимание на то, что происходит здесь и сейчас, а именно на то, что религия никуда не девается, по крайней мере в большей части нашего мира. В свое время это заставило немецкого социолога Ханса Йоаса сказать, что постсекулярность — это главным образом ревизия прежнего самоуверенного взгляда на секулярное будущее мира, нежели возвращение религии туда, откуда она успела уйти...

Впрочем, и секулярность — до того, как к этому понятию приставили приставку «пост-», — тоже выводилась из процессов, протекавших в западном мире, прежде всего в Европе. Именно это стало одной из причин того, что начиная с 1970-х годов прежние представления о направлении движения общества к постепенному освобождению от влияния религии начали подвергаться все более разносторонней критике. Иными словами, рассматривая проблему постсекулярного общества, мы так или иначе вынуждены обращаться к реалиям западного мира — хотя бы потому, что это он меняет точку зрения на то, что в нем происходит и куда он движется...

...Приближающееся Рождество принесло из Европы две живо обсуждаемые новости на стыке религии, политики и изменений в повседневной жизни. В Брюсселе на рыночной площади вместо рождественской елки выставлена абстрактная скульптура «электронного зимнего дерева»...Впрочем, религия и светское государство в Европе порой входят в столкновение не только по поводу христианских обычаев и ритуалов. Весьма показательный пример — решение Кельнского суда в июне 2012 года, запретившего обрезание по религиозным мотивам в земле Северный Рейн — Вестфалия, посчитав его нанесением увечий ребенку, не способному самостоятельно распоряжаться собственным телом. Хотя решение ограничивается лишь одной федеральной землей, легальность обрезания в Германии оказалась поставлена под вопрос, многие медицинские центры отказываются проводить детям соответствующую операцию в отсутствие медицинских показаний...ерманский прецедент не повод для шуток. Это один из примеров тех пределов, которые сейчас обнаруживаются в секулярном подходе к общественным проблемам.

Собственно, прецедент этот можно представить, как конфликт институтов — религиозных и светских — за право контролировать принятие определенных решений о человеке, в данном случае связанных с его телесной неприкосновенностью.

«Вся тема постсекулярности вырастает из веберовского взгляда. Макс Вебер ставил во главу угла те или иные человеческие действия и их смысл, — рассуждает социолог религии, преподаватель ГУ—ВШЭ Алексей Титков. — В его картине человеческие действия по мере развития общества становятся все более рациональными и все менее связанными с монизмом. Поэтому происходит постепенное разделение тех или иных действий, с определением смысла каждого. Условно говоря, если раньше ты искал чувство братства в религии, то теперь можешь записаться в студенческий союз и проводить светские пирушки, удовлетворяя те же потребности».

Именно осознание того, что схема, связанная с постепенной кристаллизацией функций различных общественных институтов, перестает действовать, и вызвало появление нового термина. «Нарезка институтов начала сбоить, — говорит координатор исследовательской службы “Среда” Арина Багрина. — Когда-то, например, была целостная семья. А в секулярности у семьи отнимают функции и отдают в разные инстанции. Воспитание — в одну, лечение — в другую. Теперь же это движение останавливается и происходит постепенное возвращение к синергийным институтам». Возможно, в словах Багриной о возвращении к синергии есть некий образ желаемого будущего (служба «Среда» состоит из специалистов, не скрывающих, что они верующие), тем не менее мысль о некотором пределе, достигнутом в препоручении функций, прежде связанных с религией, светским институтам, появляется у многих. Сам Юрген Хабермас, развивающий в своих работах веберовский взгляд на развитие общества, считает необходимым признать, что, несмотря на потерю многих важных институциональных функций, религия, как оказалось, не теряет влияния на общество — и это касается политики, культуры и образа жизни тех или иных людей.

...«Фактически мы вновь открыли, что религия не может быть вещью в себе, сосредоточиться на той роли, которую отводили ей апологеты светского общества, — быть частным делом индивидуумов, — говорит Александр Кырлежев. — Религия продолжает диффузным образом быть связана с разными общественными явлениями». Формы, в которых религия оказывается связанной с современным обществом, могут быть самые разные. Кырлежев, в частности, обращает внимание на работы британского социолога Грейс Дейви, описавшей явление викарной, то есть заместительной, религии. Это, согласно определению самой Дейви, «религия, практикуемая активным меньшинством в интересах гораздо большей общности, которая (как, по крайней мере, подразумевается) не только понимает, но и достаточно очевидным образом одобряет то, что делает меньшинство»...

...Интересно отметить, что католическая церковь в Европе и мире, кажется, признает феномен викарной религии. Во всяком случае, Бенедикт XVI заявил, что христиане в Европе должны считать себя «творческим меньшинством», открытым и готовым предложить миру ответы на волнующие вопросы. Бенедикт XVI также высказывал мысль, что церковь сейчас, подобно Иерусалимскому храму, должна включать в себя «двор язычников», то есть пространство для ищущих и почитающих Бога как «Бога неведомого». При этом, по словам понтифика, «мы часто слишком заботимся о пастырской работе, об общественных, культурных и политических последствиях веры, предполагая, что эта вера существует, что, к сожалению, все меньше соответствует действительности».

Впрочем, вопросов, на которые может попытаться дать ответ «творческое меньшинство», действительно становится немало — точнее, появляется достаточно много причин, по которым общество готово к нему прислушаться. Юрген Хабермас, говоря о религиозных объединениях как о сообществах-интерпретаторах, указывал, что современное общество все более разделяется по ценностным вопросам, таким как дискуссии о законодательстве, регулирующем аборты, о добровольной эвтаназии, по вопросам биоэтики и генной инженерии и даже защиты прав животных и климатических изменений. Причины, по которым люди занимают ту или иную позицию, в конечном счете настолько непрозрачны, что вклад признанных моральных институтов становится весьма ценным.

Это, впрочем, еще раз возвращает нас к вопросу о том этапе, до которого дошло в своем развитии человеческое общество. В своей повседневной технологической деятельности, например в области генной инженерии, оно способно дойти до предела, за которым встают фундаментальные ценностные вопросы. «Медицина — это все-таки самый секуляризированный институт в нашем мире. Мы лечим себя как разумных обезьян, — говорит Арина Багрина. — Но если генная инженерия позволит создать искусственных людей, то что будет с человеком? Что такое человек? Хабермас недавно заговорил о божественном достоинстве человека. Потому что больше это достоинство взять неоткуда. Так вот, что будет твориться с достоинством человека, созданного механически другими людьми?»...

Конфликты, связанные с религией, по мнению Титкова, возникают именно тогда, когда церковь появляется в тех нишах, которые кажутся кому-то по-своему священными или для нее не предназначенными: «Атеистический мир тоже наполнен табу и запретами. Там тоже постоянным рефреном звучит, что церковь “не должна лезть”, что она перешла границы, которые для нее запретны. Например, после появления при МИФИ кафедры богословия заговорили о недопустимости мешать науку и религию — подобно недопустимости мешать льняную и шерстяную нити из Книги Левит».

Алексей Титков считает важным, что отрицательное отношение к ОПК не приводит к протесту против существования воскресных школ: «Церкви можно оставить какое-то периферийное пространство, но при этом должно существовать пространство нормальное — с нашей школой, наукой и политикой, где смешение с религией не допускается. В представлении примитивных обществ тоже существуют такие особые периферийные пространства, например лес, — и в лесу все по-другому, там действуют свои законы, живут духи. Сейчас у нас есть представление, что в этот лес ты можешь сам забредать, если тебе хочется, но, пожалуйста, не проявляй это в своей повседневной жизни в деревне. Считается ведь, что человек может заниматься личными духовными поисками, ходить в церковь, например, но пусть он не пытается менять чужое личное пространство — оно закрыто, и не ваше дело, как я там себя веду».

Титков обращает внимание еще на одну теорию, введенную в свое время американским антропологом Виктором Тернером, изучавшим существующие во многих обществах особые периферийные системы, названные им «коммунитас»: «В таких коммунитас не действуют правила и различия, принятые в повседневной жизни общества. Условно говоря, там все люди братья и радуются чему-то общему. Такие коммунитас людям нужны, все время от времени в них оказываются — это и карнавалы, и движение хиппи, и многое другое». К религиозным структурам возможно отношение как к коммунитас. Но это накладывает определенные обязательства: «Например, им нельзя в неподходящее время приходить в наш мир и устанавливать там правила. Кроме того, им нельзя соприкасаться с такими вещами, как деньги, власть и насилие. Если попы ездят на “мерседесах”, то всё. Сакральное может восприниматься либо как что-то полезное и целительное для нашего мира, либо, наоборот, как опасное, страшное и неприятное. Если у попов лимузины, они проваливаются на темный полюс восприятия. И наоборот, все недовольные нашими попами готовы перепощивать фотографии покойного сербского патриарха Павла, который ходил по улицам пешком в стоптанных сапогах и ездил на троллейбусе. Это именно тот тип поведения, который светский человек ожидает от религиозного»...

Постсекулярность не строгая теория, а скорее, лишь способ взглянуть на то, что происходит с религией в современном мире. Общим может быть лишь пока с трудом определяемое беспокойство от того, что прежней незыблемой картины мира нет и религия в современном обществе так или иначе «входит в игру». В этой игре можно занять разные стороны.

«Появление группировок с радикальной секуляристской идеологией — тоже примечательное явление, — говорит Александр Кырлежев. — Ведь если они начали активно действовать, отстаивать права атеистов, бороться за светскость — значит, ситуация, с их точки зрения, изменилась и светскость в их понимании нуждается в защите». Можно следить за процессами, разворачивающимися на Западе, — в конце концов, именно западный мир на своем опыте обнаружил изменения и сейчас интенсивно работает над выработкой подходов и определением смысла происходящего.

http://expert.ru/expert/2013/01/v-okrestnostyah-sekulyarnogo/